С неизменным интересом читаю все материалы об Азовском немецком национальном районе Омской области, о событиях, которые там происходят. А происходит, кажется, немало: имеется в райцентре историко-краеведческий музей, историю российских немцев хранят и в селе Александровка, где создан музей имени А. К. Вормсбехера. В Азово строится этнографический культурно-образовательный комплекс «Немецкое подворье» с возведением лютеранской церкви. Всё это должно помочь сохранить культурное наследие российских немцев и, конечно, память о самих российских немцах.

Теперь, когда я сама по возрасту уже пережила свою рано умершую бабушку, я очень сочувствую её судьбе, как и судьбам немцев её поколения. Тысячи из них погибли во время депортации, тысячи умерли в трудовых лагерях. Вернулись (не домой, а в места депортации) немногие. Вернулись, потеряв всё. Своё прошлое в Поволжье, от которого у большинства не осталось практически ничего, кроме памяти о своих родных, любимых, близких.

Много ли найдётся семей, которые пережили в полном составе депортацию, трудармию, войну? Даже если такие есть, уверена, их, счастливых, немного... А те, кто вернулся, часто боялись на людях даже слово немецкое вслух произнести, не говоря уже о большем. И вся их немецкость – язык, культура, обычаи – умирали вместе с ними.

Так мне казалось когда-то в России. Но раньше это замечалось мимолётно, мимоходом, потому что шла своя жизнь, в которой были свои заботы, проблемы. Однако известный русский поэт прав: большое видится на расстоянии. И уже здесь, в Германии, я поняла, что ошибалась. В России у моей бабушки от прошлой жизни в Поволжье осталась только её Библия. Толстая книжка в твёрдом чёрном переплёте со страницами, заполненными витиеватыми чёрными буквами (готический шрифт) внушала и трепет, и почтение. Бабушка читала её постоянно, мы не понимали в ней ни слова. Библию эту мы, к сожалению, не сохранили. Но зато уже здесь, в Германии, поняли, что наследство нам бабушка всё же оставила. И немалое.

Наша бабушка Сузанна Готфридовна Майер родилась в 1903 году в немецкой семье в национальной автономии поволжских немцев. В 20-е годы прошлого века вышла замуж, родила пятерых детей, один из которых умер в младенчестве. Она пережила ещё немало бед и потерь, перенесла немало страданий. Ещё до войны потеряла мужа, Фридриха Майера, о судьбе которого нам, к сожалению, ничего неизвестно. Затем грянули 1941 год, депортация в Сибирь... В 1942 году – трудармия, куда её отправили вместе с 17-летним сыном Эдуардом. Бабушке посчастливилось вернуться, а Эдуард бесследно сгинул в том страшном аду. Но и это была не последняя потеря в её судьбе.

Уже после войны в сибирском селе Желанном Омской области, куда была депортирована семья, совсем молодой умерла её дочь Лидия, а затем и крошечная внучка Роза. Позже умер и зять, муж Лидии – Андрей Вайцель. Сиротами остались двое их детей 10 и 13 лет.

В 1950 году бабушкин сын Готфрид Майер женился на сестре её зятя Амалии Вайцель, и до конца своей жизни бабушка жила с ними, в нашей семье. Готфрид и Амалия вместе с бабушкой вырастили и воспитали сирот Марию и Александра Вайцелей, и нас, шестерых своих детей. Мы часто с любовью и признательностью вспоминаем родителей и нашу бабушку. Без неё наше детство было бы намного скучнее и беднее на радости – в этом мы твёрдо уверены до сих пор.

Кто жил в деревне, тот знает: деревенская жизнь – это всегда работа. Наши родители трудились и на работе, и дома. Отец, Богдан Фёдорович, работал токарем в совхозной мастерской. Мама, Амалия Андреевна, была санитаркой в нашей участковой больнице. Вначале она работала сутки через трое, потом смены уже были по 12 часов. А в свободное время ждала работа дома. Родители построили для семьи большой дом, вели немалое хозяйство, развели большой огород. Скучать не приходилось никому. Бабушка, как могла, помогала родителям и, конечно, много времени проводила с нами. Она всегда была чем-то занята, и нас, вертевшихся вокруг неё, постепенно приучала и к труду и порядку в доме. Не многословными наставлениями и указаниями, а просто личным примером. И мы пололи с ней грядки, поливали, копали картошку, прибирали в доме, с ранних лет привыкая мыть посуду или пол. Бабушка становилась очень строгой, если при ней мы ссорились или обижали друг друга – тут под её контролем следовало тотчас же мириться и прощать друг друга. «Не потому ли мы до сих пор так дружны?» – думается теперь порой.

Бабушка прекрасно шила и обшивала практически всю семью. Она замечательно готовила, вела домашнее хозяйство. В то время всё это воспринималось нами как данность.

И только через много-много лет, уже здесь, в Германии, к нам пришло понимание, как много всего чисто немецкого вложила в нас и наших родителей бабушка. Немецкий язык, немецкая кухня, немецкие традиции и праздники... Для понимания – отец был депортирован 10-летним ребёнком, а мама с пяти лет росла в детском доме.

По воскресеньям у нас в доме почти всегда готовились «ривелькухен» и кофе. Кофе, конечно, тот, что имелся тогда в деревенском магазине – кофейные напитки «Ячменный» и «Целинный». Готовились они в кастрюле, куда добавлялись вода и молоко. Но для нас это был кофе. Супы на обед тоже часто были немецкими: «ривельсуппе», «нудельсуппе», «краутсуппе», «шнитцельсуппе» (в котором были сухофрукты). А кроме того – «краут унд брaй», «штрудели», по праздникам – запечённый гусь, начинённый сухофруктами и хлебом. Когда я в 2010 году была в родном селе и отмечала с одноклассниками 40-летие окончания школы, моя школьная подружка сказала мне: «Знаешь, что я помню? Придёшь к вам, а вас так много, но всегда и нам что-нибудь вкусненькое доставалось». Жаль, не расскажешь этого маме и бабушке...

Бабушка свято чтила немецкие традиции. Новогодняя ёлка непременно должна была стоять в доме уже вечером 24 декабря. Под ней она читала нам, пока мы были маленькие, истории из Библии, потом срезала с ёлки конфеты нам в подарок. Почему их вешали на ёлку, мы никогда не задумывались. И только тут уже появилась идея: может, потому, что в Сибири в то время у нас не было ни яблок, ни орехов? К Пасхе красились яйца, пеклись жаворонки, «ривелькухен». Накануне праздника вечером мы ставили у кроватей шапки, в которые ночью Зайчик раскладывал нам подарки: яйца, конфеты, пряники, печенье. В 60-е годы нас только просили никому об этом в школе не рассказывать, но позже всё это было уже свободнее и легче.

Мы со старшей сестрой помним, как однажды отец пришёл домой на обед и обратился к нашей бабушке: «Мама, мы можем нашу фамилию поменять, чтобы она на русскую похожа была, мне в совхозе предлагают. На что бабушка, ни на секунду не задумавшись, строго сказала: «Нет, Готфрид, мы Майерами были, Майерами и останемся.

Долгое время главным языком общения в нашем доме был немецкий. И мы, дети, тоже учились говорить сначала на немецком языке. Но потом мы стали играть на улице, один за другим пошли в школу, и очень скоро нам стало проще говорить на русском. Общение в доме стало двуязычным. Бабушка обращалась к нам на немецком, а мы отвечали ей на русском. Мне кажется теперь, я и не слышала никогда, что она говорит на русском. И, может быть, она «отводила» душу, когда к ней приходили в гости немки, знакомые по трудармии, а, может, и по жизни в Поволжье. И теперь ещё помнятся их лица и немецкие имена: вес (по-немецки тётя) Лиза, вес Берта, вес Пелла, вес Катрин... Они говорили о многом, но мы, дети, заняты были своими играми, и неособенно прислушивались к их разговорам. Но как бы мне хотелось рассказать о каждой! Ушло это поколение женщин, чаще всего вдов, незаметно и бесследно.

Потому и радует, что в Азово теперь вспоминают российских немцев, восстанавливают их культуру и быт. И можно обо всём рассказывать открыто, и можно оживить прошлое хотя бы в музейных экспонатах, рассказах и воспоминаниях.

Как жалею я сегодня, что не беседовали мы с бабушкой на немецком. Но зато и теперь ещё помню строчки из немецкой песни, которую она пела. Бабушка очень любила петь, пела всегда свои песни на немецком языке. «Кто же нам теперь будет петь?» – огорчалась русская женщина, наша соседка, на бабушкиных похоронах.

А строчки, которые я помню, звучат так:

Herz, mein Herz, sei ruhig, sei ruhig und schweig still,

wenn’s auch nicht geht wie ich es will,

sei ruhig und schweig still.

(Сердце, сердце моё, будь спокойно и молчи, даже если всё идет не так, как я хочу, терпи и молчи…).

Wie oftmals naht die dunkle Nacht (Как часто надвигается тёмная ночь) – так начинается эта песня. Текст её я нашла уже здесь, в Германии. Она о том, что трудно и тяжело бывает человеку в жизни, но всегда остаётся надежда, как всегда, даже самая тёмная ночь сменяется утренней звездой. Нелёгкой была жизнь тысяч немецких женщин, переживших депортацию, войну, потери своих родных. Нелёгкой была и судьба нашей бабушки Сузанны Готфридовны Майер. Для нас бабушка осталась навсегда очень родной и любимой, мы никогда её не забываем и бесконечно благодарны за всё.

 Лидия Майер

по материалам районной газеты «Ihre Zeitung»

Лидия Майер: «На фото в центре – наша бабушка Сузанна Готфридовна Майер и мы – её внуки: слева с бантиками – я, Лида. У бабушки на коленях – Зельма, затем – Саша, в белом переднике – Роза, за ней – Маруся Вайцель, а рядом с ней наша мама, Амалия Андреевна Майер. Это фото из семейного альбома. Сделано, вероятно, в 1957-58 году».