Ренард Константин Густавович, доктор сельскохозяйственных наук, профессор (1884-1961 гг.). Заведовал кафедрой Омского сельскохозяйственного института (1939-1960 гг.). Известный селекционер по озимой пшенице, льну и другим культурам. Автор первого в Сибири пивоваренного ячменя. Читал курсы лекций по селекции полевых и плодовых культур, селекции и семеноводству злаковых культур, декоративному садоводству. Опубликовал свыше 70 научных работ.

Важным достижением кафедры были разработка и внедрение в производство технологии семеноводства сахарной свеклы. Эта работа позволила восполнить снижение производства сахара в стране в годы Великой отечественной войны, когда страна временно потеряла традиционные районы возделывания этой культуры.

Селекционер Ренард

Профессор Константин Густавович Ренард, заведующий кафедрой селекции, доктор сельскохозяйственных, наук пришёл в Омский сельскохозяйственный институт в 30-х годах. Это был среднего роста, полный – почти тучный – мужчина.

Припоминаю, как в военные годы мы работали в учхозе № 2 – спасали поля от «зелёного пожара», то есть попросту были по приказу директора на прополке. Константин Густавович задыхался и приговаривал: «Ну, уж куда ни шло – руками прополю, а вот выносить траву – нет. Терпеть не могу чёрной работы». Физик Метерев и я помогали ему, взяв его, как тогда говорили, на буксир.

 Он был живой, в высшей степени культурный человек, очень добродушный, легко заводил знакомства, любил поговорить, но избегал политических тем и совсем молчал о Лысенко. Вероятно, это сыграло известную роль в дни после августовской «лысенковской» сессии ВАСХНИЛ. Он и Стольгане оказались в числе двух снятых у нас профессоров. Однако он тотчас же поехал к Лысенко объясняться, и тот сказал ему, что лично он ничего против Ренарда не имел ни в Омске в военные годы, ни позднее.

Поработав с профессором Ренардом, мы, его коллеги, заметили его любовь к цветам; и в самом деле, оказалось, что его фамилия значится  среди оригинаторов в известной монографии Киселёва «Цветы». Он мечтал о гладиолусах с запахом (!), а георгин считал вульгарным цветком. Дочь его унаследовала эту же склонность, она была специалистом по косточковым.

Однако это его хобби позднее послужило основанием для нападок на него со стороны Обкома: не занимается-де своим непосредственным делом – селекцией пшеницы. Вероятно, обкомовцы были правы; впрочем, надо иметь в виду, что ощутимые сдвиги в селекции можно обнаружить лишь через длительные сроки. Но и после его кончины на кафедре селекции в этом отношении не было следов подобной работы: ни старый работник кафедры Бодров, ни Рая Ильминская (непосредственная ученица проф. Ренарда) не проявили себя. Как будто бы есть сейчас известная отдача у С.И. Леонтьева, но он не ученик Константина Густавовича.

С другой стороны, это хобби вместе со стремлением устроить дочь поближе к кафедре плодоводства вызвали обострение отношений с проф. А.Д. Кизюриным, ревниво оберегающим свой сад от «посторонних». Несомненно, Ренарды имели полное право претендовать на проведение работ в Институтском саду, но особое положение Кизюрина позволяло ему считать себя хозяином; администрация же закрывала глаза. Надо признать, что иногда и Ренарды действовали агрессивно.

Был такой случай. На научно-технической конференции в марте 1948 года Ренард докладывал о селекции вишни на скороспелость, а его дочь Галя – о сортах косточковых. Выступая по докладу, Кизюрин сказал: «Галина Константиновна лишь ходила по моему саду, кушала плоды, а затем выдала за свои мои достижения!»

А вообще Константин Густавович был с хитрецой и не всегда объективен. Как сейчас помню его лицемерное возмущение, что-де некоторые научные работники, даже профессоры, как, например, А.З. Ламбин, занимаются самоснабжением за счёт опытного поля (имелся в виду картофель). А между тем все знали, что он сам обеспечивал свою большую семью за счёт участка кафедры. Почему-то он указал на Ламбина, а между тем его более близкий коллега профессор Стольгане, хромой, используя полив, выращивал на участке кафедры земледелия столь большие урожаи картофеля, что все ему завидовали. Но не нужно забывать, что это было в 1943 году, когда нам всем приходилось думать (особенно живущим в городе) только о пище. Это было тогда, когда тяжёлые бытовые и моральные условия жизни вызывали даже у самых культурных людей худшие чувства – зависть и вражду.

Мы с Константином Густавовичем были всегда в хороших отношениях. Мне нравилось его спокойное добродушие. Я уточнял в разговорах с ним свои познания в опытном деле. Но и любовь к природе и к цветам, в частности, сближала нас. Я частенько устраивал поездки в живописные уголки по Иртышу.

Я не мог не признать, что он как администратор достаточно искушённый, быстро подмечал неполадки в агрономических делах, и, что мне особенно импонировало, обладал широким кругозором. Так, например, я, сталкиваясь с сотрудниками двух лабораторий СибНИИСХоза, близких к моей специальности, составил о них скептическое представление, считая, что чисто агрономические отделы там процветают. Он же – уже после войны – сказал мне, что вся работа СибНИИСХоза в те годы (и особенно по селекции) – очковтирательство. Я полагал, что Главк, ВАСХНИЛ и другие сельскохозяйственные учреждения, бывшие в Омске в эвакуации, помогали СибНИИСХозу, но ошибался. Ренард же был там часто, так как его кафедру в военное время переместили именно туда.

Со своей стороны Ренард хорошо отзывался о моих работах и особенно о моей принципиальности. Вероятно, он составил это мнение по следующему случаю. В 1944 году Институт выдвинул пять кандидатов на Сталинскую премию. Горшенина и Криницина сразу приняли; двух отвели без голосования в предварительных разговорах. Третьего – Фиалкова – отводил я, сказав и доказав, что его работа очень слаба для такой награды. Голосование дало: 10 «за», 1 «против», и 11 воздержались. Вот Ренард и сказал, что я «прямой человек».

Нередко он подтрунивал надо мной, что я, прослужив в ОмСХИ столько лет, не имел наград: «Неужели вы, Василий Николаевич, не заслужили большей награды, чем грамоты?» Я, шутя, отвечал ему: «Хотя меня мало награждали, но много уважали».

На диссертационных советах он выступал часто – и по агротехническим и по биологическим вопросам; он сделался у нас как бы присяжным официальным оппонентом. Писал рецензии он быстро – в таком мягком, успокоительном тоне. Но без глубокого анализа. Если же не выступал, то мирно посапывал, закрывши глаза.

Здоровье его было подорвано неожиданной кончиной дочери Гали (рак); через некоторое время он сказал, что скоро умрёт…

Василий Ручкин, профессор Омского сельскохозяйственного института